Для авторизации на сайте введите имя пользователя и пароль
Онлайн библиотека
Подлетыши. Повествование в рассказах
18+
Читатель, открывая книгу 1984-го года, и не подозревал, что проживет с ней девятнадцать лет…
В первом рассказе «Белых птиц детства», книге, которая по своим внутренним литературным законам развернется в четырехчастное повествование «Подлетыши»,
шестилетний мальчуган, ровесник Победы, всего лишь пытается угадать, куда ведет, петляя и прячась, перебегая с сопки на сопку, вон та белая дорога. Автор
никому — ни ребенку, ни взрослому — не сулит ни волшебства, ни даже и сюжета… Но кто останется с ним, будет вознагражден…
1973 — 1985 — 2002 гг. — так обозначены три этапа работы над повествованием, стало быть, ему примерно столько же лет, сколько в конце книги главному герою
— Сергею — Сереже — Карысю, тому самому ровеснику 45-го года… Прочтя все повествование и возвратившись к его истоку, ясно видишь, что эта петляющая,
скрывающаяся в распадках, взбегающая на сопки дорога — простой, строгий, но самый ясный символ того, что предстоит пройти Сереже за свои девятнадцать лет,
и того, что уготовано каждому ребенку — сегодня, вчера, позавчера, завтра, послезавтра…
В первой части повествования — «Карысь», герой дальше всего отстоит от сегодняшнего дня. Но это не есть некий «уголок времени», со своим бытом и психологией,
где только и могли произойти эти события. И сегодня можно читать про Карыся шестилетнему малышу, и он рано или поздно увидит самого себя… И всё же эта
книга не только для детей, эта книга — о каждом и для каждого…
Это повествование во всем целомудренно. На любом уровне — от языка до самых глубинных смыслов. От первой страницы, написанной в 1973-м, до последней,
написанной в 2002-м. Эта целомудренность во всем, и вряд ли она продиктована только жанром или внешними литературными причинами (повести детской тематики
в жестком стиле не поощрялись в советское время, и наоборот, написать целомудренную повесть, даже детскую, в 1990-х — 2000-х — чуть ли не литературный
нонконформизм). Истоки этой целомудренности нужно искать в самой смысловой глубине, внутри повествования. Этот ядерный, глубинный смысл не в сумме сюжетов
рассказов-глав, то есть не в знаменующей эти сюжеты картине детской психологии, хотя она есть — яркая и точная, и большое наслаждение ее видеть, ею по-читательски
обладать. В глубине — не мотив социальной природы всего человеческого, хотя имманентность социального тоже есть, здесь она присутствует в образе мальчишьей
ватаги, в отношениях «ребенок — родители», и, как всегда у Вячеслава Сукачева особенно тепло в отношениях — «дети — старики»…
Глубинный смысл повествования дан изначально, но только к середине второй повести, «Ранних журавлей», к смерти матери Сережи этот смысл раскрывается со
всей полнотой. Смысл этот в образе Жизни-добра и Смерти-зла, которые ведут войну за сердце ребенка…
Смерть матери Сережи дана в повествовании… тоже целомудренно. Нет ничего от натуры смерти, от ее лика, от больничных палат и красной материи гроба,
есть только крик бабушки в ответ на печальный визит почтальона… Но дальше, дальше за этим криком победу за победой, все более уверенную, будет одерживать
жизнь… Но не окончательную, как нет и вообще исхода в этой борьбе. Несмотря на жизнеутверждающий финал, нет победы жизни-добра хотя бы потому, что смерть
матери Сережи заставит читателя вернуться к предшествующим этой смерти эпизодам и взглянуть на них не просто как на сюжетный сегмент. По новому придется
осмыслить и смерть жеребенка, и даже детскую игру, где порубленными остаются когда-то крепкие стволы подсолнечника, тем более — эпизоды на реке и озере,
где сам Сережа-Карысь ходил за ручку со страшной тайной существования — Небытия…
Цельный, целомудренный, тихий рассказ о жестокой борьбе Жизни-добра и Смерти-зла за сердце ребенка — всегда сильнее, достовернее, чем рассказ о внешних,
часто искусственных и нередко надуманных проявлениях этой войны…
Причалы Вячеслава Сукачева | Литературный журнал «Сибирские огни»